Сам Людвиг был на фронте в составе Польской армии, в дивизии Ромуальда Трегута, в пулеметной роте 8-го полка. Сформировалась Польская армия, как известно, на территории Советского Союза в городе Сумы в феврале 1944 года.
Второго мая армия из места дислокации ушла, хотя на некоторое время задержалась в Луцке. И пока Польская армия формировалась, на всех множественных восточных фронтах воевали только советские солдаты.
— Когда Красная армия перешла Буг, — вспоминает Людвиг Кочинаш, — мы двинули на передовую к городу Хелм. Освободили город Новое Место, месяц тут стояли, готовились к будущим боям. Нас, поляков, не жалели, кидали в самое пекло, чтоб нас больше погибло, а своих берегли.
Стения охотно подает на стол чай и пироги, которые только что сама испекла.
— С жестокими боями вошли мы в Варшаву первого января 1945 года. Но передышке на этот раз радовались недолго. Седьмого января пошли на Колобжек, Ястров, Кольберг. После этого повернули на Берлин. Участвовали в его штурме. Помогали брать Прагу.
— Значит, поляки воевали до конца? — спрашиваю я бывшего солдата.
В ответ Людвиг морщится, честно признается.
— Нет, конечно. Как только Польшу освободили, многие дома и остались. Надо было пахать, приводить в порядок свои места.
— А советские пошли дальше?.. Нам не надо было приводить в порядок свои места? Наши женщины на себе волокуши в то время таскали.
Ответа на мой вопрос не последовало. Каждый народ привык думать только о себе.
— После освобождения у нас плохо в Польше все пошло, — переключился на иную тему Людвиг. — Податок в городе был больше, чем в деревне, город и съел деревню. Про землю теперь наш мальчишка слышать не хочет. Он все знает про рок, но ни одно орудие к трактору подвесить не может. Какое из них и для какой операции нужно, в какую им пору пользоваться, об этом лучше не спрашивать. Ни один хлопец знать про то не хочет.
Тропинка обогнула село, теплицу, медвежатник — уникальное зданьице, в котором когда-то князь Волконский держал для потехи зверя. В селе Касня на Смоленщине — его бывшее имение. Во время войны немцы разбомбили особняк князя. Остатки фундамента уже давно заросли травой, но каждый кирпичик, который иногда еще высовывается из нее, напоминает прошлое, ибо на каждом сохранилась отметина «СКВ», значит, предназначены были эти кирпичи только для Светлейшего князя Волконского.
В этом удивительном селе и люди удивительные. Колхозный электрик Виктор Степанович Смирнов, к примеру, брал когда-то генерала-предателя Власова.
Тропинка вывела меня на самую окраину села. В этой русской глубинке, в скромной избе, Виктор Степанович рассказывает мне о выпавшей ему военной судьбе.
— Да, всю войну протопал. Повезло, живой остался, — вспоминает Виктор Степанович далекие военные были. — Служил в отряде армии маршала Конева, был у Лелюшенко.
И тоже на столе угощение, и тоже за него колхозный электрик ничего со своих гостей не спрашивает. А спросил бы, так обсмеяли бы его всем селом, да еще тумака дали бы у плетня.
— Прекрасным командиром был Конев, — охотно делится он своим пережитым. — Охрану свою любил, берег ее и всегда давал нам возможность отдохнуть. Когда мы приезжали в какой-нибудь пункт, он отправлял нас спать. Охраняли его в это время местные солдаты.
Многие военные фотографии висят прямо на стене, подходи, изучай биографию хозяина дома даже без каких-либо вопросов.
— У Лелюшенко мы не знали ни минуты покоя, — продолжает воспоминать колхозный электрик. — Едем как-то по Польше, лето, полевые цветы вокруг, жаворонки трелями весь мир оглашают. А мы голодные, невыспавшиеся, хоть на обочину дороги вместо койки заваливайся. И до этого еще по Украине шли почти без подвоза продовольствия. Мы до того оголодали, что после боев ремни варили. Видимо, из страны все уже война выкачала, и армии поставить было нечего. Мы это понимали. Так вот… идем по Польше, в глазах темнеет. Один молоденький солдат не выдержал. Помню, выскочил из строя, сорвал в чужом саду одно яблоко. Надкусил…
— И что же дальше? — в ужасе спросила я, уже предчувствуя чужую беду.
— Лелюшенков высунулся из машины и мальчишку того голодного, безусого, тут же застрелил. А нам сказал: «Чтоб не смели грабить! Чтоб и пуговицу в чужом доме не смели взять». Ох, и жестко нас держали в армии, даже жестоко. С пустым вещмешком пришли мы в Польшу, с пустым и ушли.
В этот день на Смоленщине, как и много лет назад, висели над полями жаворонки, полевые цветы захватили всю окраину леса, вызревала вокруг кустистая рожь.
— Это сейчас еды полно, людей полно, и трудно понять те времена, как это не подвезли продовольствие? — рассказывал Виктор Степанович. — А тогда Тишка из отряда погиб, и все остались голодными. Уже заменить некем. У нас еще до вступления в Польшу неоткуда было брать солдат, из сел девчонок пятнадцатилетних служить уже забирали. Телефонистками, конечно, санитарками… Но попробуй потягай по земле какого-нибудь огромного мужика, да еще без сознания… Девочки наши надрывались, потом болели. Страна надорвалась на той войне, что уж спрашивать с отдельного человека? Представьте наше возмущение, когда вдруг сообщают в часть, что русские в Польше грабят какой-то населенный пункт. Ну, думаю, отловлю и прямо на месте расстреляю. Но вначале заехал в советскую воинскую часть, проверил… Командир вместе со мной проверял. Видим, все наши на месте. Ага, значит, бандера переоделась в форму советских солдат и, пользуясь моментом, провоцирует на выступление местное население. Я лично ловил бандеровцев и… Конечно, не жалел. За что нас грязью марать? Клопы поганые, а не люди… Мы воюем, погибаем, а они фашистам служат.