Как живется вам без СССР? - Страница 178

178

В марте 1911 года представил первые работы на международную выставку современного искусства в Риме. В 1912 году вместе с другом Г. М. Гореловым в течение трех месяцев жил на Капри у Горького. Следующие пять лет работал живописцем морского ведомства.

В первый год революции Вещилову тоже худо. Посетив в 1918 году своего друга Сычкова в Кочелаеве, гостит теперь у него часто, знакомится в этом доме с племянницей Лидии Васильевны — Марьей, также приехавшей на время голода из Петербурга, женится на ней. Сычков и Вещилов нынче вроде бы и родственники.

В это время начинается серебряный век Наровчата. Спасающиеся от голода московские и питерские интеллигенты не сидят сложа руки. В Наровчате уже построен летний театр. Выпускник Петроградской консерватории Алексей Артемьевич Тряпкин начал преподавать пение в школе, организовал школьный хор, сочинил и поставил две оперы «Лесные сны» и «Сын солнца». Спектакли ставились также в доме интеллигента Огожина.

В этой гуще людей — Сычков и Вещилов. Они выполняют декорации к спектаклям и операм.

В июне 1920 года Вещилов уезжает в Петербург, в котором жизнь постепенно тоже налаживается. На правах старого друга его вызвал в это время в Петроград Исаак Израилевич Бродский, поручает исполнить портреты участников 2-го конгресса Коминтерна. Константин Александрович начал было делать зарисовки к ним, потом, сказывают, не заладилось у него что-то с Бродским, оттого бросил эту работу и с женой Марьей эмигрировал из России.

Соня Рябова раздвинула ветки сирени, поманила рукой Федота Васильевича.

— Вам письмо!

— Опять из Парижа?

Писем в Россию Константин Вещилов написал немало. Ко многим из них приложены фотографии. С надписями: «Маня хохочет», «Прогулка с кошкой в корзинке в Булонском лесу», «Кафе на Капри. 1925 год», «Маня на Корсике. 1925 год».

Счастливые супруги в эти годы много путешествуют. Вот они на базаре в Ницце. Через год поехали за грибами в Люксембург. Три дня около Орлеана. Теперь Версаль. 1932 год, весна.

«Маня в новом пальто и английской шляпе. Стол с мандаринами и вокруг много картин».

Вот еще одна вечеринка у Мани в мастерской. Слева направо сидят уехавшие из России интеллигенты: певец-художник Лапшин, художник Шильдкнехт, дочь Аранеона Адвок, сын Маковского, балетная Кандина.

В общем, вокруг Вещиловых — цвет русской эмиграции. Им неплохо живется, они помогают даже тем, кто остался в далекой России. Константин Александрович постоянно помогает Федоту Васильевичу:

«Получил твое письмо от 10 июня, где ты пишешь, что получил 47 флаконов красок и что ты ими доволен. Я рад тоже, что они дошли благополучно. Ибо художнику без красок прямо смерть.

Твои сомнения, что выйдет ли у тебя декоративно, что ты боишься и прочее, что ты не гений» и так далее… На это я тебе отвечу: «Ты мастер, каких мало! Ты научен и переучен».

2.02.1930 года. «Значит: ты должен покинуть Кочелаево. Да, брат, неприятности везде. Галерея Жорта, существовавшая 45 лет, закрылась! То есть она не закрылась, а перешла в другие руки. К сильно левому торговцу Бергейму».

2.02.1930 года. «Я думаю, что ты просуществуешь с тетей Лидой на портреты, которые придется писать (сбивая цену на 1/4 стоимости), например, по 500 франков. Конечно, это на первое время (головок без рук, без ног ты должен сделать 3 штуки в месяц). 1500 франков довольно на двоих с квартирой, хорошей жизнью, с Мулен-Руж и кинематографом.

Портреты я тебе такие найду. Пополам такие писать будем, я пейзаж, а ты фигурки. Хлопочи (об отъезде). Как у тебя будет все готово, я вышлю визу. Нужно взять с собой все картины и этюды, репродукции, серебро, одежду, белье. Зимнего пальто не надо».

24.05.1931 года. «Обе наши картины проданы почти в один день».

2.06.1931 года. «Если нужны краски или какие-либо материалы, то пиши».

Стоп! А вот удивительная фотография, надпись на обратной стороне которой сообщает о том, что, что нынче Маня и уже сам Федот Васильевич в ста верстах от Парижа. То есть Сычковы приехали в гости к Вещиловым. Может, останется Федот Васильевич в Париже, может, уговорит его все-таки друг и ныне родственник — Константин Вещилов?

Но Сычков понимал: когда тебе шестьдесят, родину, если даже на ней трудно, сломя голову, не покинешь. Он уже знал, что такое терять, начинать новую жизнь на голом месте. И каково пришлось бы ему без Мокши, без очаровательных девчонок, ненабалованных и безыскусных натурщиц? Во Франции ведь придется писать иные реки, совсем другую природу, скорее всего, другие женские типы — холеных красавиц.

Федот Васильевич четко понимал: он художник одной темы — русского деревенского бытия. Может, потому, посетив Францию, конкретного ответа о дате переезда Вещилову не дал. Но, вернувшись домой, вновь столкнулся с бедой: в родном Кочелаеве ему грозят уже ссылкой на север.

И сколько ни бился художник, сколько ни доказывал, что труд у живописца иной, чем у крестьянина, его не слушали. Безграмотный и грубоватый Кузьма Иванович Чижиков, председатель колхоза в то время, был очень настырен.

— Стращанием брал очень, — вспоминает нынче бывшая соседка художника. — Простой мужик этот Кузьма Иванович, равенство по-своему понимал. Он и заставлял Федота Васильевича вступать в колхоз. Хотел, чтобы Сычков пас скот, рыл колодцы, возил корма. И так допек…

— Ты пойми, — помнится, объяснял ему Федот Васильевич, — да, люди все равные. Однако ж разные. Даже звезды над головой разные. Одна с желтым мерцанием, другая — с голубым, третья — с красноватым отблеском.

Но председатель колхоза не унимался. Норовил раскулачить даже одиноких женщин.

178