Как живется вам без СССР? - Страница 183

183

— Что было в тех письмах? Неведомо. Скорее всего, про горести… Много их Федоту Васильевичу и после войны выпало».

Ловкая на работу, чуткий и проницательный человек, Софья Никаноровна Чижикова, в девичестве Рябова, сама народный кочелаевский самородок, с отличной памятью на события ближние и давние, всю свою жизнь неплохо знала, понимала и чувствовала художника.

Те несколько писем Федота Васильевича, что сохранились в архивах, о том и говорят.

Мало и редко писал Федот Васильевич, стыдился своего почерка, того, что не мог складно излагать свои мысли, но другу своему, художнику Ефиму Михайловичу Чепцову, в 1948–1949 годах писал о том, что на душе, очень искренне.

«Милый Ефим Михайлович! С Новым 1948 годом!!!

Вот и новый год, в котором начинаем жить. Что-то он даст нам? Вероятно, долго будем вспоминать конец старого года с его разными переживаниями, радостями и горем. Неприятности многим принес он своей денежной реформой.

От этой реформы, конечно, подавляющие массы народа только выиграли, они радуются, а вот я явился жертвой этой реформы.

В старом году я случайно заработал до ста тысяч рублей. Третью часть успел прожить, остальные берег, как говорится, в кубышке, отчего чувствовал себя недурно и радовался, что на первый случай себя обеспечил.

Но вот неожиданная реформа. Я не верил никому, что так случится, а вот случилось, для меня более чем неприятное.

Вам известно, что я был в Хосте, затем в Москве 10 дней, как вдруг объявили о денежной реформе. Лишь прослушав по радио постановление правительства, я понял, что это за реформа, и постарался поскорее выехать из Москвы к себе в деревню, но было поздно. Получил за 60 тысяч рублей 6 тысяч рублей и был почти доволен, а то и вовсе бы ничего не получил.

Будучи в Москве, мы с Лидой были на Всесоюзной выставке, в Третьяковской галерее и в Музее имени Пушкина, где видели Вашу картину „На работу“.

Мне очень понравилась она, написана безо всяких хитростей, просто, спокойно. Но рядом с нею висит громадная картина Пластова „Базар“.

Это ужас. Сразу ничего не поймешь. Пестрота. Надо долго смотреть, чтобы понять отдельные части картины. Кричащие пятна, и все напоказ. Нет, она мне не понравилась. Для чего такие картины писать, хотя так много в ней трудов.

А там его же эта… „На выборы“… другое дело, очень понравилась. Только голова лошади на переднем плане убивает. Но он, очевидно, это сделал для пятна.

На выставке есть очень много интересных вещей, но вот гигантская по размерам скульптура Коненкова — громадная фигура вызолоченная — очень не понравилась. К чему это? Ведь никого этим не удивить. Освобожденный от цепей человек… Эко, подумаешь, новость.

Моя картина оказалась в третьем филиале выставки, это в музее западного искусства. Я туда заходил, но меня не пустили, сказали, что еще оформление выставки не закончено, но моя картина была уже повешена. Так я сам-то и не видел той выставки, на другой день выехал из Москвы. 19 января 1848 года».

«Дорогой и многоуважаемый Ефим Михайлович! — пишет Сычков в другом письме. — Давно-давно уже получил Ваше милое письмо. Прочитал его, и стало легче. Да и на самом деле, что же, если и случилось — грянул гром — дом сгорел. Главное, сам остался жив, и, слава Богу. Главное, сам остался, а не умертвили. И хотя жизнь уже прожита, а все-таки еще охота пожить. Если здраво рассудить, жизнь на земле так прекрасна, несмотря на окружающих тебя хищников.

Жизнь художника в полном смысле есть самое интересное из всех занятий. Где-то я вычитал это, кажется, перевод с немецкого, забыл автора. Но в одном из его рассказов есть фраза: живопись — есть такое искусство, которое царством венчает все прекрасное… (Из книги „Ангел смерти“).

Ничего… Со мной не в первый раз случилось это. Я уже третий раз при Советской власти сделался жертвой своих сбережений. Я уже привык к этому и не плачу, а, наоборот, улыбаюсь и еще хочу жить да понемногу наслаждаться любимым делом — живописью.

Да, как ни говори, а уже чувствуется старость. А не хочется быть старым. Как говорят, художники не могут стареть, их работы должны быть всегда молоды и интересны.

Вы, судя по Вашему письму, до конца дней теперь можете жить в сердце нашей Родины, в Москве, а говорите, что Вам все надоело, мечтаете уехать в деревню и завидуете мне, что я в ней живу почти безвыездно.

Бывает, что и богатым надоедает быть. И до революции богачи не знали, куда и как тратить свои громадные капиталы. Все приедается и надоедает, от безделья появляется скука.

Но в деревне много есть дела для художника, для его творчества. Так много хочется сделать, чтобы порадовать себя и других. К сожалению, уже на все не хватает ни сил, ни времени. Как обидна эта старость! Как она мешает художникам, другим деятелям искусства и науки создавать любимое и прекрасное.

Ну, довольно болтать. А вот о деле следует с Вами поговорить. Как там в Москве идет у художников жизнь? Лучше стала или хуже? Покупают ли картины? И что нового вводят для художников?

Известно теперь и мне: картины следует писать близкие к тематике, которую высказали Ленин и Сталин. Ну, что же, пусть молодежь, новые советские художники пишут о том, что им близко, а мы устарели… Нам по привычке дорого старое, мы не забываем темы о жизнетрепещущем прошлом.

Милый Ефим Михайлович! Приятно мне писать и делиться с Вами, как с художником, который меня понимает, радостью жизни и горем.

Желаем Вам от всего сердца, искренне здоровья и лучшей жизни, я и Лида Сычковы.

183