Ну, какими же мещанами были эти древние люди, когда самому незначительному из них после боя нужно было бы выделить аж две тысячи восемьсот рабов, да чтоб земля в придачу сама протягивала ему пироги на меду и шерстяную одежду… И чтоб ключи от всех сундуков мира принадлежали только евреям!
Вот это да, как размахнулся Сундук, главная составляющая народной мечты того времени: триста вьючных животных понадобилось бы, чтоб волочить по земле одни только ключи от него! Награбленные у других. У убитых.
Хочется в изумлении поднять глаза к небу… А там Луна, которая за все века существования человечества столько придурков видела на нашей планете, что уже и пикнуть не может! Потому давно безвольно висит в ночной тишине и помалкивает: так устала рассказывать и возмущаться тем, что происходит на Земле.
Так что религия и социализм совместны, как фонарь на дереве и ползущая к нему змея, которую устраивает жизнь только во тьме, лишь в беззнании.
«Убей неверного!» — говорит ислам. Вероятно, в более мягком варианте это звучит как «убей в нем хотя бы мозги!»
Но заслуживает ли человек того, чтобы ему каждый день угрожали, чтоб все время перед его носом размахивали кулаком, обзывали рабом, порождением ехидны, запугивали, топали на него ногой, низводили в ничто, всякий раз бухали мордой в пыль, утверждая: все, что создал любой из нас, — это лишь тлен, бесполезность, и вообще создали не мы, а Некто? Убедиться же в этом удастся лишь тогда, когда души наши улетят за облака, а сам человек будет уже тихо лежать на боку в белых тапочках с закрытыми глазами, рядом с какими-то небесными — очень пахучими и неизвестно кем посаженными цветами.
Самолет прилетел в синий и солнечный день. В аэропорту было не так уж много народу, как в прежние годы. И пассажиры выходили в зал прилета почему-то все одетые одинаково, будто гуманоиды с одной планеты: рваные джинсы, мятые майки, на ногах — простенькие тапки. Словно мир обеднел так, что уж и авиапассажиров из многих стран одеть не во что. Где на женщинах сари, на темнокожих мужчинах — огромное африканское бубу, где удивительные тюрбаны индусов, которые можно было прежде увидеть в этом же аэропорту?
Люди теперь выглядели одинаково, как из одной стаи. Даже если у них были разные черты лица и цвет кожи.
Хотя нет… Вот девушка — исключение. На ней нежное кружевное платье, однако на ногах теплые, для зимы, сапоги. Как только ноги в них от жары не спеклись? Но пассажирка терпит, мода, видите ли, такая. Тогда не пора ли летом ходить в шубе, но чтоб на ногах были легкие кружевные тапочки?
Из коридора выплыли пассажиры только что прибывшего катарского рейса.
— Почему катарского? — получив электронное письмо с сообщением о дне прилета, недоумевала Анна, помня, что прежде был прямой рейс из Хартума. Но, видимо, только советская гражданская авиация добиралась до всех столиц мира, а нынешняя, буржуазная, летает только по прибыльным маршрутам. Какая прибыль может быть на маршруте из страны, в которой на много лет прижилась война?
Темнокожих пассажиров из множества рейсов, которые во время ожидания, проследила Анна, было мало. Впрочем, мало было также молодых парней и девушек. В зал прилета почему-то выходили пенсионеры — какие-то очень современные и шустрые бабушки, молодые мамы с детьми.
«Ах да, — догадалась Анна, — значит, нынче в России нет обмена студентами с другими странами, как это массово было в Советском Союзе. Российский капитал интересуется не знаниями во всем мире, а только бабками во всем мире. Как в песне „…И Африка мне не нужна“. Хотя Турция, ради курортной Анталии, крайне необходима».
Среди пассажиров арабского рейса Анна увидела мужчину, толкающего впереди себя тележку, на которой поверху чемодана лежала большая картонная коробка.
— О небеса! Где же его шевелюра? — в ужасе подумала она, разглядывая пассажира, у которого когда-то была черная густая шапочка волос. Помнится, Хади так любил поглаживать ее обеими руками.
«А где твои косы?» — оборвала свои критические размышления Анна и поневоле дотронулась рукой до своей короткой прически.
Мужчина остановился, внимательно оглядел встречающих и скользнул взглядом мимо ожидающей его женщины.
«Неужели так постарела?» — перепугалась Анна, но все же шагнула навстречу гостю.
— Добрый день! Здравствуй!
— Здравствуй! — выдавил из себя пассажир и как-то виновато отвел глаза в сторону.
— Что у тебя в коробке? — быстро отвлекла его внимание от себя женщина.
— Манго, — ответил Хади, — специально вез для тебя.
Автобус мчался мимо незасеянных полей, недостроенных гаражей и новых высоток.
— Вот этого здания прежде не было, и этого тоже! — удивлялся он, внимательно оглядывая московские улицы. — О, как в Москве теперь хорошо! Глобализация вам очень помогла!
— Очень! — горько усмехнувшись, нехотя подтвердила женщина.
В квартире гость вытащил из чемодана подарки: ткань на платье, духи, лакомство «Twix». Однако глаза его при виде Анны особой радостью не сверкали. Она поблагодарила его от всей души, поставила на стол угощение, подала вилки, ножи, а сама подумала о том, как вот нынче после его отчужденного взгляда сблизиться им, мужчине и женщине, спустя тридцать шесть лет после их последней, да и то мимолетной встречи? И ради чего они сегодня встретились, что скажут один другому? А коли, несмотря на годы, встретились-таки, сидят нынче за одним столом, как же найти им друг друга, как вновь уловить душу, чувства, тепло их многолетних отношений?